Толпа кричит «ура», дети подбегают к лошадям, солдаты палят в воздух.
Посредине улицы митинг. На телегу взбираются один за другим ораторы. Толпа плотным кольцом окружила телегу и слушает. Тут же несколько человек в арестантских халатах, мужчины и женщины: это выпущенные из тюрьмы.
У Таврического огромная толпа. На улицах трещат костры. Мороз. Таврический дворец сияет огнями. Во всех его комнатах в эту ночь горит свет.
Ораторы — в пальто, без шапок — говорят с каменных, занесенных снегом ступеней Таврического. Толпа хлопает, кричит «ура» всем, не разбираясь, кто что говорит.
Еще не все войска перешли к народу. Еще сидят на чердаках городовые с пулеметами, но город уже во власти восставших.
А из-за домов, над городом, полыхают огненные столбы, разметавшись дымом: это горят Окружный суд и Жандармское управление.
В комнатах №№ 11–13 Таврического собрались уже выборные от рабочих и солдат. Двенадцать лет назад, в 1905 году, выборные от рабочих образовали Совет Рабочих Депутатов. Тогда армия еще подчинялась правительству и Совет просуществовал недолго. Теперь солдаты идут вместе с рабочими. И Совет называется: Совет Рабочих и Солдатских Депутатов.
В сорок второй комнате Таврического дворца устроился революционный штаб Совета: несколько солдат, представители от восставших полков, и революционные офицеры.
Вырвали план из «Всего Петрограда» и стали размечать, где восставшие войска, где полки Хабалова.
Но оказалось, что толком никто ничего не знает.
Беспрестанно звонили телефоны: из разных мест требовали подкреплений. Были посланы отряды на все вокзалы.
Ночью пришло известие: хулиганы собираются напасть на винный склад.
— Если склад разобьют, восстание потонет в водке, — говорили в революционном штабе.
«Триста штыков к складу, — отдал приказ революционный штаб, — рабочие и солдаты вперемежку. Действовать оружием, в случае нападения на склад, без всякой пощады. Если кто-нибудь из команды дотронется до бутылки — расстрелять на месте».
В одной из комнат был устроен склад оружия. Там собирали и складывали револьверы, винтовки, патроны, пулеметные ленты. На крышу Таврического взгромоздили четыре пулемета. Правда, стрелять из них нельзя было, — они были не смазаны, а вазелина под рукой не было, — но зато они придавали бодрость.
В коридорах, вповалку, подложив шапки под голову, спали солдаты с винтовками в руках.
В комнатах, на диванах, на креслах, на столах, на полу, не снимая пиджаков и фраков, спали члены Государственной Думы.
Вдруг в сорок второй комнате распахнулась дверь, и туда тяжелой поступью вошел хмурый Родзянко. Он сел в широкое кресло, уперся ладонями в стол и сказал:
— Господа офицеры, Временный Комитет Государственной Думы взял власть для восстановления порядка в городе. — Он помолчал и добавил сердито: — с этой минуты ваш штаб подчинен Временному Комитету.
Вот почему Временный Комитет Думы решил взять в свои руки власть.
— Я не бунтовщик, не революционер, — говорил Родзянко. Я не хочу брать власть без царского указа. Но ведь правительства сейчас нет, а не может же быть страна без правительства! Ко мне рвутся со всех сторон. Все телефоны обрываю!. Спрашивают, что делать. Как же быть? Брать ли власть?
— Берите, Михаил Владимирович, — советовали ему члены Государственной Думы. — Никакого в этом нет бунта. Ведь министры сбежали, где Протопопов — неизвестно, никого нет. Должен же их кто-то заменить? Если же все обойдется, то государь назначит правительство, и мы ему дадим власть. А не обойдется, так по крайней мере возьмем власть мы, а не те мерзавцы, что выбраны на заводах. Что же, наконец, делать, если императорское правительство так спряталось, что с собаками его не сыщешь!
И Временный Комитет Думы взял власть до назначения нового правительства. С досадой слушали члены Комитета Думы, как в соседнем зале воинский оркестр играл революционные песни. Но приходилось мириться с революцией: у нее была сила.
К Таврическому подходили полки с офицерами и знаменами.
К войскам выходил Родзянко и зычным голосом кричал:
— Воины православные! Поддерживайте порядок, слушайтесь ваших офицеров; не позволим врагу, проклятому немцу, загубить нашу матушку-Русь!
Потом он возвращался в комнату Комитета Думы и, отдуваясь, ворчал:
«Хоть бы скорой пришли войска с фронта и навели порядок».
То там, то здесь раздавалась пулеметная стрельба. Это стреляли городовые, засевшие на чердаках.
Народ прежде всего искал городовых. Когда находили где-нибудь городовых, убивали их тут же на улице.
Городовые перепугались. Они поняли, что единственное их спасение — попасть скорей под арест. Поскорей снимали они свою форменную одежду, переодевались, и тайком, чтобы их по пути не узнали, пробирались к Таврическому дворцу.
И вот во дворе Таврического образовалась странная очередь — огромный, закручивающийся «хвост» городовых. С нетерпением ждали городовые, когда же их пропустят в дверь.
— Счастливец, — говорили городовые в конце хвоста, когда передний проходил в дверь, — его уже арестовали, ему теперь нечего бояться.
Солдат одного из восставших полков привел городового в Таврический и просил:
— Арестуйте его, тут он целее будет, а в городе, не ровен час, убью; а он — отец мне.
Явилось все жандармское управление и, выстроившись, точно на смотру, по чинам, от генерала до ротмистра, прошло под арест. Когда перетрусившие при аресте жандармы увидели, что им ничто не угрожает, что Дума взяла их под свою защиту, они приободрились.